Неопределенность действующей терминологической конституционной конструкции может негативно сказаться на законотворческой деятельности и правоприменительной практике. Об этом предупреждает А. И. Кудрявцев, справедливо указывая, что нельзя признать удачным установившееся в современном праве присутствие в одном контексте терминологически разных, но взаимосвязанных понятий «свобода совести» и «свобода вероисповедания». При этом разработчики законов и исследователи иногда противопоставляют эти понятия, а иногда используют как синонимы. В современном понимании содержания свободы совести, характеризующей отношение человека и гражданина к религии, она рассматривается как их право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, иметь религиозные или нерелигиозные убеждения. Свобода вероисповедания (религии) — это право человека выбирать и исповедовать любую религию. Следовательно, «свобода вероисповедания» лишь одна из составляющих понятия «свободы совести», диалектически взаимосвязанная с ним, и вряд ли стоит разделять их в процессе законотворчества. Кроме того, сведение конституционных прав граждан в сфере государственно-церковных отношений исключительно к свободе вероисповедания, т. е. подмене широкого понятия более узким, неизменно приводит к игнорированию или нарушению права граждан на свободомыслие23.

Чтобы внести ясность и определенность в этот вопрос, Г. П. Лупарев предлагает вместо термина «свобода совести и вероисповедания» использовать в законодательстве более нейтральное, по его мнению, понятие «свобода мировоззрения». «Главным достоинством предлагаемого института, — по мнению автора, — будет переход от дуалистического к плюралистическому пониманию мировоззренческой свободы»24.

Возможно, в будущем такое предложение обретет немало сторонников и станет предметом серьезных дискуссий. Однако, как представляется, на сегодняшний день нельзя игнорировать международно-правовую практику в регулировании данного вопроса, где используется единый понятийный аппарат — «свобода совести и религии» — и, что не менее важно, уже сложившееся устойчивое восприятие свободы совести и вероисповедания (религии) именно как свободы мировоззрения. Единые концептуальные подходы к данному институту содержатся и в конституциях большинства государств мира, в которых, дабы избежать дискриминационного отношения к какой-либо группе граждан, речь идет именно о свободе совести и религии.

При характеристике свободы совести и вероисповедания как правового института необходимо также обратить внимание на следующее обстоятельство. Ст. 28 Конституции Российской Федерации начинается со слов «каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания…». Эта формула повторяется в Федеральном законе «О свободе совести и о религиозных объединениях» и ряде других правовых актов. Представляется, что, несмотря на равнозначность в понятийно-правовом смысле терминов «право» и «свобода», более обоснованным и приемлемым с точки зрения юридической техники и логики было бы применение термина «право на свободу совести и вероисповедания». Термин «свобода совести и вероисповедания» прежде всего предполагает, что человек свободен в субъективном смысле — в мыслях, мировоззрении и т.п. В объективном же смысле — в поведении и во внешнем проявлении, человек, находясь в обществе с государственным устройством, не может быть абсолютно свободным. Например, исповедуя ту или иную религию, он не должен разжигать религиозную вражду, принуждать к разрушению семьи по религиозным мотивам, оскорблять мировоззренческие (религиозные, атеистические либо иные) убеждения других граждан и т.д. Более того, в соответствии с конституционно-значимыми целями и принципами правового государства права и свободы человека и гражданина в ряде случаев могут быть ограничены федеральным законом, что прямо вытекает из ч.3 ст. 55 Конституции Российской Федерации. Следовательно, свободу совести и вероисповедания можно эффективно реализовать, лишь имея достаточные государственно-правовые гарантии по обеспечению данного права. И в этом смысле технико-юридическая конструкции «право на свободу…» более удачна и корректна. Не случайно именно такая конструкция используется во всех международно-правовых документах и в конституциях зарубежных государств применительно к вопросам свободы совести и религии.