Со временем возник вопрос о подтверждении мастерства шаолиньских монахов. Дело в том, что многие из них, обучаясь некоторое время в Шаолине, за пределами монастыря часто приукрашали свои достижения и заслуги, в то время как в реальности больших успехов в шаолиньцюань достигали не все. Естественно, это во многом компроментировало авторитет монастыря и самих монахов. Нужно было придумать некое эффективное средство, позворляющее отделить «зёрна от плевел». И Фуюй придумал это средство. Так мы вплотную подходим к очередной легенде монастыря Шаолинь – к шаолиньскому «лабиринту смерти».

Разве мог ожидать он, великий мудрец, единственный человек на земле, постигший тайну страдания, что на склоне жизненного пути невзгоды и тревоги всё-таки настигнут его… Однако это случилось.

На протяжении своей жизни Шакьямуни счастливо избегал самых различных опасностей, был неуязвим для многочисленных врагов и недоброжелателей. Но теперь, когда ему шёл седьмой десяток, казалось, счастливая звезда отвернулась от Просветлённого.

На его глазах двоюродный брат стал его злейшим врагом. Под его влиянием царевич Атжатасатра, милейший мальчик, которого Будда знал ещё младенцем, стал высокомерным и жестоким. Он видел эту перемену, но что он мог сделать! Человек не может исправить другого. Даже если он – сам Будда.

И всё же Будда верил в лучшее. И пусть для него страшной и неожиданной вестью стал слух о том, что сын заморил голодом своего отца, царя Бимбисару… Пусть теперь Будда лишился своего старого друга и главного покровителя – он верил в лучшее. Сея добро, пожнёшь добро. За себя он не боялся. С Достигшим ничего не может случится. Он уже не принадлежит этому миру. Но он всё ещё жил в нём! И его сердце, обычное человеческое сердце, пусть и озарённое Знанием, болело ничуть не меньше, чем у любого из смертных…

Но разве это самое страшное? Царевич был молод, он одумался. Он очень умный юноша, он смог отделить истину от красивых, но пустых слов. Он вернулся к Будде, прогнав Девадатту. Аджатасатра стал для Будды тем же, чем был его отец. Но теперь, годы спустя, пришла другая беда, которая ядовитой стрелой вонзилась в его сердце.

На его родине, в милой сердцу Капилавасту, творились тёмные дела. После смерти его отца цветущее княжество не знало покоя. Новые правители Косалы не унимались, нанося чувствительные обиды гордым Шакья. Для тех же простить эти обиды было свыше их сил. Поговаривали, что вскоре на Капилавасту двинется большое войско. И тогда родине Благословенного несдобровать.

Будда провёл ладонью по лбу. Сон. Опять этот сон. Он пришёл из тех далёких лет, когда он только готовился стать Буддой. Он видел свою родину в крови. Тогда это казалось лишь кошмаром. Теперь он знал – это не так. Нужно было идти навстречу войску. Нужно было остановить их, пока не поздно. Разве он не Будда? Разве его слово уже потеряло свою магическую силу? Разве цари Косалы, Варучжаку, сын Прасенаджати, не имеет ушей?

Проснувшись, Будда подозвал Ананду, самого верного и испытанного своего ученика, которого уже и не считал своим учеником. Ананда был частью его, родственной душою, его братом. Потеряв одного брата, Девадатту, он обрёл другого – Ананду.

– Я должен идти в Косалу… – тихо сказал Будда.

Ананда только грустно взглянул на старика. Да, Будда был стар. Семь десятков нелёгких лет сгибали его плечи, избороздили его лицо, иссушили тело. Но он был всё так же красив, всё так же прям и ясен взором, как и прежде. Да, это был старик, но какое величие, какое странное очарование было в его старости! Какое всепонимание таил его взгляд! Теперь Будда редко говорил, почти не выступал с проповедями. Да, он был ещё крепок и достаточно силён, но эта была сила старца, и крепость старости. Ананда знал, какие новости получал Будда из Капилавасту. Эти новости ранили и его сердце. Ведь он также был из рода Шакья. Однако путешествия для Учителя становились всё более и более тяжким испытанием. Выдержит ли он это путешествие, он, который в последние годы вовсе не снимался с места? И всё же не идти было нельзя. Если кто-то и сможет остановить Виручжаку, то это только Будда.